Биология

Биология - О начале человеческой истории - Содержание

09 февраля 2011


Оглавление:
1. О начале человеческой истории
2. Содержание
3. Основные тезисы

Формирование физического облика

Книга направлена против попыток углубления истории человечества. Согласно Поршневу, человек появился не миллионы лет назад, а всего 40-35 тыс. лет назад. Он был категорически против зачисления австралопитеков, питекантропов и неандертальцев в ряды людей, поскольку основной отличительной чертой человека, по его мнению, являются не прямохождение или изготовление орудий труда, а речь. Речь же, в свою очередь, является следствием развития лобных долей мозга, которые наблюдаются исключительно у Homo sapiens.

Для обозначения «высших прямоходящих приматов» Поршнев реанимирует линнеевское понятие троглодита, к коим он относит мегантропов, гигантопитеков, австралопитеков, археоантропов и палеоантропов. Поршнев полагает, что предки человека не охотились, а занимались некрофагией. Этот вывод он делает на основании того, что троглодитиды не могли сразу потеснить хищников плейстоцена, поэтому им приходилось «доедать» за ними. Прямохождение австралопитеков началось с того, что им пришлось освободить передние лапы для переноски камней, чтоб раскалывать черепа и крупные кости трупов, а также для слежения за птицами, которые слетались для пожирания падали. Б. Ф. Поршнев настаивает, что инстинкты использования камней для раскалывания крупных костей животных, а также черепов или орехов имеется не только у всех приматов, но даже у хищных птиц. Первые каменные орудия троглодитид предназначались исключительно для освежевания и разделки трупов. Обработка камней очень рано ознакомила их с огнем, который первоначально использовался для отгона москитов и, может быть, маркировки «своей» стаи по запаху преимущественно сжигаемых растений, потом — и вытапливания костного мозга из губчатого вещества скелета. При этом огонь использовался в виде тления растительной подстилки, а не открытого пламени.

Прогрессивность палеоантропов по мысли Поршнева заключалась в способности подражать звукам других зверей и через то вступать с ними в симбиотические отношения, которые и заложили предпосылки для одомашнивания животных впоследствии, а в тот период позволяли кормиться от остатков добычи ведущего животного. Доказательство этому находится в отсутствии у крупных кошачьих и гиеновых страха перед огнём, а у тигра даже имеется инстинкт перепрыгивания через горящий огонь, что показывает практика дрессировщиков.

Очередной кризис экологических ниш привел неандертальцев к каннибализму и внутрипопуляционным убийствам, что способствовало внутренней дифференциации и появлению захоронений — механизм торможения стал препятствовать утилизации трупов собственного вида. Одновременно появляется охотничье оружие, которое может быть использовано только против человека, но не других крупных млекопитающих того времени. Таким образом выделились неоантропы как своеобразная «каста» послушных исполнителей, чему способствовала гипертрофия лобных долей головного мозга. Неоантропы стали основным пищевым ресурсом палеоантропов, что по мысли Б. Ф. Поршнева, могло привести как к сосуществованию этих популяций, так и бегству. Некоторые популяции неоантропов стремились избавиться от «диктата» палеоантропов, поэтому очень рано произошло заселение Америки палеоазиатами и Австралии. Жесткое противоречие между инстинктом подчинения и адаптивным поведением способствовало взрывному распространению неоантропов по всей поверхности планеты и появлению психических заболеваний.

Старались ли они отселиться в особенности от палеоантропов, которые биологически утилизировали их в свою пользу, опираясь на мощный и неодолимый нейрофизиологический аппарат интердикции? Или они бежали от соседства с теми популяциями неоантропов, которые сами не боролись с указанным фактором, но уже развили в себе более высокий нейрофизиологический аппарат суггестии, перекладывавший тяготы на часть своей или окрестной популяции? Вероятно, и палеоантропы, и эти суггесторы пытались понемногу географически перемещаться вслед за такими беглецами-переселенцами. Но остается очень убедительным вывод современного расоведения: американские неоантропы-монголоиды по своему антропологическому типу древнее современных азиатских, то есть откочевали из Азии в Америку до сколько-нибудь плотного заселения Азии, а из американских южноамериканские древнее североамериканских; австралийские аборигены представляют особенно древний тип неоантропов, то есть переселились сюда в весьма раннюю пору формирования неоантропов. Из этих фактов умозаключение однозначно: на самые далекие края пригодного к обитанию мира неоантропы отселились особенно рано в эпоху дивергенции с палеоантропами. А судя по тому, что расселение ранних неоантропов происходило в особенности по водным путям — не только по великим рекам, но и по океанским течениям, на бревнах, — люди искали отрыва сразу на большие дистанции, передвигались они при этом, конечно, поодиночке или очень небольшими группами.

Но вот процесс разбрасывания то в том, то в ином направлении достигает такого предела, когда по природным причинам простое взаимное отталкивание оказывается уже далее невозможным. Достигнуты ландшафтные экстремальные условия, или океан останавливает перемещение дальше вперед. Но торможение может быть и иного рода: настигают новые волны человеческой миграции, отрываться все труднее. И вот рано или поздно в разных местах не в одно и то же время, но в общем повсюду приходит пора нового качества: взаимного наслаивания мигрирующих популяций неоантропов, откуда проистекают попытки обратного, встречного переселения. Теперь люди все чаще перемещаются не в вовсе необжитую среду, а в среду, где уже есть другие люди, пусть и редкие, где земли, растительности и живности хватает, но где необходимо как-то пребывать среди соседей. Иссякает отлив, начинается прилив. Люди возвращаются к людям. Или — что равнозначно — они уже не отселяются, они остаются среди людей.

С появлением человека палеоантропы не исчезли, но существенно деградировали и кое-где дожили до начала нашей эры, о чем свидетельствуют мифологические образы. Поршнев склонен доверять сообщениям Линнея и Тульпа, делая вывод о том, что отдельные особи троглодитид могли наблюдаться ещё естествоиспытателями XVII—XVIII вв.

Формирование сознания

Поршнев выступает решительным противником отождествления языка животных с речью человека, поскольку человеческие сигналы произвольны и образуют синтаксис. Кроме того, существенной чертой антропогенеза оказывается способность к самоограничению и сопротивлению суггестии. Это доказывается на материале палеолитического искусства, причём Б. Ф. Поршнев полагает, что некогда был прав Н. Я. Марр, считавший, что пещерная живопись была предшественницей письменности, а не изобразительного искусства. Однако есть и отличия: по Б. Ф. Поршневу изображения предшествовали мышлению, которое может иметь только речевую форму. Первые формы искусства, как-то: прочерченные линии и отпечатки ладоней являются по Поршневу, зримыми следами контрсуггестии — запрета на прикосновения, который мог нарушаться только в темноте пещеры. Реалистические изображения животных и женских фигур, следовательно, предшествовали созданию языка.

Эти древнейшие изображения могут быть рассмотрены в аспекте обхода или возмещения запрета прикасаться. Присмотревшись к изображаемым объектам, мы убедимся, что все они подходят под один общий смысл: «То, чего в натуре нельзя трогать». Это женские статуэтки, изображающие неприкосновенную мать, причем лицо и концы рук и ног не занимали авторов, смазаны; красная и желтая охра, изображающая огонь, к которому невозможно прикосновение, а также изображающая кровь, то есть жизнь человека; зубы хищников, преимущественно клыки, изображающие пасть животного, прикосновение к которой невозможно; морские раковины, находимые на огромных расстояниях от морского побережья и изображающие недоступное для данной популяции море; тот же смысл изображения недоступного, вероятно, имеют и рисунки хижин, как и пасущихся или отдыхающих диких крупных животных. Все это как бы разнообразные транскрипции одной и той же категории «нельзя», «невозможно», однако преобразованной в «а все-таки трогаем». Кстати, и игрушки наших детей — это преимущественно изображения того, что им в натуре запрещено трогать, к чему они не имеют свободного доступа в окружающей их жизни взрослых. Кажется, что игрушки просто «изображают» разные предметы, на самом деле они и выражают категорию запрета, которым отгорожена жизнь детей от мира взрослых.

Просмотров: 10621

<<< Лысенковщина